Если бы Лорда спросили, что самое сложное в его деятельности, он бы ответил: «Знать, но не вмешиваться». Он мог бы отдавать приказы, которые прямо запрещали одним покидать Лукедонию и творить свои мерзости, другим — провоцировать людей с нестабильной психикой, третьим — торчать дома в одиночестве! Он мог бы каждому выдать задание, суть которого свелась бы к «будь счастлив!», но понимал, что по приказу нельзя осчастливиться. Нельзя жить счастливо по чей-то указке. Счастье достигается тяжким и индивидуальным трудом.
Возможно, его подданные забыли об этом, и видели счастье исключительно в исполнении своих скучных и никому больше не нужных обязанностей. Вот и ему приходится царствовать, направлять, служить примером и размышлять, сколько лет может потребоваться его царственной заднице, чтобы протереть высококачественную и уникальную ткань его одежды об ещё более высококачественный и уникальный трон.
Лорд беззвучно вздохнул. Скучно. Ему постоянно было скучно. Ему было непонятно и тяжело от того, что он, умеющий и знающий, как себя развеселить, вынужден скучать, а все они скучают, потому что не умеют и не хотят иначе. Ему приходится радоваться неприятностям, которые вынуждают его покинуть тронный зал и вмешаться! Хотя, если уж говорить откровенно, поводов для радости было совсем мало. Всё больше поводов было для огорчения и тяжких дум.
Где-то в коридорах, ведущих в тронный зал, послышался шум, и по лицу беспристрастного Лорда скользнула лёгкая улыбка. Человек вносил очень много смуты в размеренный мир Лукедонии. Чего только стоила эта нелепая схватка с Юроки, которая едва-едва не кончилась трагедией! Однако Лорд считал, что в этой смуте было что-то замечательно освежающее. Он считал, что человек, от которого в мире людей больше вреда, чем пользы, может несказанно помочь благородным.
Франкенштейн, разумеется, о мыслях Лорда ничего не знал, постоянно на что-то дулся, огрызался и бесил несчастных подданных направо и налево. Этим, к слову, он Лорда очень веселил. По крайней мере, до неприятной схватки с Юроки.
— Рад тебя видеть в добром здравии, Франкенштейн. Ты уже оправился от ран? — вежливо поинтересовался Лорд, вкладывая в свой вопрос и справедливую заботу, и ещё более справедливую насмешку. Разумеется, Юроки не стоило вызывать Франкенштейна на бой с тем намерением, чтобы убить его. Однако искреннему и порывистому Юроки было практически невозможно выдержать натиск человеческих насмешек. Конечно, именно Юроки, как благородный, как более зрелый и сильный, должен был пойти на уступки и наступить на свою гордость, однако, в случае с Франкенштейном, пожалуй, нечестно возлагать ответственность только на благородный. В конце концов, случай с Франкенштейном был уникальным!
«Кто бы уже усмирил этого милого бешеного?» — подумал Лорд, прекрасно понимая, что до Рейзела подобная идея просто не дойдёт, а Франкенштейн удивительно трепетно относится к хозяину дома, в котором задержался просто, чтобы залечить раны. Интересно, он сам-то понимает, что его давным-давно никто в Лукедонии не держит, и он волен валить отсюда в любой миг?
«Не желают», — мысленно повторил Лорд и перевёл взгляд спокойных красных глаз на Рагара и Геджутеля. Оба словно потупились, но не стали возражать. Очень типичное поведение для благородных: не возражать, если формально человек прав. Вот только Лорд понимал, что в сущности своей претензии Франкенштейна неверны, несправедливы и даже жестоки по отношению к тем, что успел стать для него приятелем и, возможно, другом. Они не могли рассказать, потому что это не их тайна.
«А Рейзель? Почему на его вопросы не ответил он? Не захотел? Или Франкештейн не посмел? Удивительная застенчивость для такого наглого человека! На Лорда, значит, орать можно, а вот на Рейзеля!..» — Лорд улыбнулся. Нет, определённо надо подтолкнуть этого человека к парочке дельных мыслей.
— Оставьте нас, — произнёс Лорд, величественным жестом руки прервав все возможные возражения. Он был справедливым Лордом и всегда выслушивал своих подданных. Даже когда они давали не совсем лестные советы «вести себя, сообразно своему статусу». Однако у всего должно быть мера.
Когда дверь за подданными закрылась, Лорд перевёл величественный взгляд на человека.
— Я внимательно слушаю тебя, Франкенштейн. Что ты хочешь спросить?
